Волонтеры

Марина

7 октября 2023 год к середине дня маленькая страна встала плечом к плечу.  В буквальном смысле слова.

7 октября я помню фрагментарно, но каждый фрагмент выжжен так глубоко, что этот день останется со мной навсегда – как останется 1 сентября (Беслан), 11 сентября (атака на башни-близнецы) или взрывы в петербургском метро в апреле 2017-го.

Друг младшей дочери (они живут у нас) накануне пришел из армии, где до этого закрывал сразу два шабата, и вечером они поехали навестить родителей в Кирьят Гат. Я всегда настраиваю «Цева адом» («Красный цвет», такое приложение, которое оповещает о тревогах) на районы, где находимся не только мы сами, но и дети.

Поэтому утром проснулись от сирены – под ударом Кирьят Гат, в городе террорист. Старый дом без бомбоубежища, 5 этаж, лестница с окнами – первое, что пронеслось в голове. Спасибо дочери, она отправила мне сообщение, которое я должна была получить, как только буду в сети – «Мы в порядке, сидим в убежище». После этого я смогла дышать. 
Моя 18-летняя домашняя девочка (теперь уже опытная солдатка) оказалась собранной и хладнокровной – сделала все, как учили: мгновенная реакция на тревогу, 10 секунд поднять всех в доме, еще 15 – все бегут в убежище вниз.

Мы с мужем в это время прыгаем в машину с тревожными рюкзаками, мчимся менять (в субботу, когда в Израиле планово закрыто примерно все) пробитое накануне колесо и несемся из Хайфы на юг, чтобы забрать кого сможем на наш спокойный тогда север.

Заправка. Бензина мало, я сворачиваю к первой же крупной заправке – там много, нет, МНОГО машин (прошло 3 часа от момента начала обстрелов), в них солдаты-резервисты. Нескончаемый поток. Плачу за бензин и покупаю мелочи на кассе, в этот момент за мной подходят 4 солдатки с… мороженым! «Покупаю это мороженое, – говорю тихо кассиру,– он спокойно кивает». Убегаю. Уже у двери девочки кричат – спасибо!

Рядом с нами все колонки заняты машинами, полными солдат. Подъезжает микроавтобус, за рулем пожилой мужчина. «Кто в милуим?» - «Мы!» - со всех сторон. «Разбирайте» – распахивает двери – там коробки. Печенье, соки, вода, влажные салфетки и... прокладки (жена передала, говорит он, для девочек, их всегда забывают). Пока мы смотрим в шоке – ребята быстро раскидывают все по багажникам и обнимают деда.

Тяжелая техника на дорогах.
Никого на улицах Кирьят Гата.

Но сирена только когда мы въехали во двор. Повезло. Бежим в убежище (нас инструктируют по телефону и машут руками люди во дворе) – и уже там под бумы снаружи знакомимся с родителями дочкиного друга. Ну, так-то мы собирались сделать это за праздничным столом (через полгода все-таки организовали).

И все это время читаем новости и понимаем – мир в очередной раз изменился. А мы увидели настоящий Израиль – очередь заплатить за солдат, очередь сдать кровь, очередь вернуться в Израиль, чтобы его защитить. И, наверное, именно в этот день мы стали его настоящей частью.

Ева

Я прилетела в Израиль 28 августа 23 года. В центр перебралась уже к октябрю, получила свой теудат зеут за пару дней до событий 7 октября.
6 числа мой друг сказал мне что едет на месибат тева (вечеринка на природе), к счастью, это оказалась другая вечеринка, ну а я хотела поехать на Нову. Я интересуюсь культурой и знала, что для Израиля Нова — большое событие.
Но я приболела и осталась в итоге дома. Утром 7 октября я проснулась от первой в жизни воздушной тревоги, страха не было, было непонимание происходящего и осознание: что бы ни происходило, действовать нужно быстро. Мы с мамой спустились в миклат (так называется бомбоубежище на улице), соседи были в таком же непонимании, как и мы. Все предполагали, что это очередной обстрел от ХАМАС, к которым все более или менее привыкли за годы жизни здесь.
Выйдя оттуда, мы увидели дым: через пару подъездов от нас упал осколок ракеты. Стало неспокойно.
Когда я зашла в сеть, чтобы посмотреть, есть ли какие-то новости, то первое, что я увидела, это видео, как террористы входят в израильский киббуц.
Происходящее казалось нереальным, но вместе с тем даже слишком осязаемым. Воздух будто бы стал плотнее, все прилипали к экранам в те моменты, когда нам удавалось покинуть укрытие.

Уже вечером я поняла, что сидеть и ждать развития событий — не вариант. Спать не хотелось, что делать дальше и куда это всё приведет было тоже непонятно.
В одном из чатов, в который я вступила по приезду из Москвы, было сообщение о том, что ищут человека с ивритом, который может ездить с водителем по военным базам и доставлять еду солдатам. Я откликнулась. Так, почти каждый день мы ездили в разные точки страны, слушали азакот (тревоги) и лежали на проселочной дороге в песке лицом в пол по несколько раз на дню, но это ощущалось гораздо спокойнее, чем если бы я просто была в это время дома и сходила с ума от бездействия.

Юля

Я репатриировалась за полтора месяца до 7 октября. Я только начала учиться в ульпане, только успела перед праздниками сделать документы, я плохо понимала, где я на самом деле, и насколько я тут к месту.

Я жила в тот момент в Хайфе, а моя дочь — в Иерусалиме, она репатриировалась за год до этого. И она как раз приехала к нам погостить. Я помню эгоистичное чувство радости, что она со мной, что она на севере, как мне тогда казалось, в максимальной безопасности. Еще 2 недели я не разрешала ей вернуться домой в центр страны.

Было очень страшно читать новости, и невозможно не читать. Было чувство собственной беспомощности - я не знаю иврит, не знаю страну и ее реалий, чем я помогу? Но через какое-то время я попала сначала в одну волонтерскую команду (у меня машина, так что я возила воду, продукты и так далее между магазинами, складами или базами, без иврита было не сложно), а потом в другую.

Фактически именно 7 октября я почувствовала себя частью Израиля, его плотью и кровью. А не просто неожиданной и вынужденной эмигранткой.

Лера

К 7 октября мы были в стране около полугода и уже успели пару раз насладиться обстрелами Хамаса и сбегать в миклат. Так вышло, что оба раза аккурат перед сиреной мы делали свиные стейки, которые обычно не едим. Так что после второй тревоги мы поняли, что вселенная осуждает такое поведение и свинину мы больше не жарили.

Когда 7 октября мы поняли, что звучит сирена, а не будильник, то лишь посмеялись, что кто-то в тихую съел свиной стейк, и спокойно пошли досыпать.

А потом мы прочитали новости и разом ох…ели (простите, но это единственное подходящее слово).

Весь этот и следующий день я провела за бесконечным скроллингом новостной ленты и просмотру ужасающих видео… мне кажется, я почти не ела, только смотрела и смотрела с комом в горле.

А еще мне было очень страшно. Я боялась того, что какая-то часть террористов еще разгуливает по стране с автоматами и рано или поздно доберется до центра. А безопасность - это не то, чем славилась наша квартира: забраться в нее можно было, приложив совсем немного усилий.

Так что в свободное от думскроллинга время я разрабатывала планы того, где буду прятаться от террористов и как в случае чего буду сбегать из дома по крышам и пальмам.

Рядом ходил такой же прибитый муж, который, как оказалось, подумывал ехать на Нову. К счастью, он отказался от этой затеи и не стал озвучивать ее мне, потому что я совершенно точно бы согласилась.

А еще помню, как на второй день я вышла за продуктами и ощутила совершенно несвойственную городу тишину. Не было слышно разговоров, машины ехали как будто бы медленнее и даже не гудели друг другу.

А потом отовсюду посыпались сообщения о поиске доноров и волонтеров. И я была поражена, что желающих помочь армии и сдать кровь оказалось так много, что мы натурально несколько дней безуспешно пытались сдать кровь и вписаться в какую-то волонтерскую группу (спойлер: у нас все-таки получилось).
И при всем ужасе от происходящего, я была в восторге от сплоченности людей и их готовности сделать все, чтобы хоть как-то помочь своей стране. Это было общество здорового человека: храброе, единое, сопереживающее. Так непохожее на то, которое осталось в стране исхода.

Мне кажется, в этот момент я почувствовала себя частью этой страны. Мне хотелось быть с ней, несмотря на войну, постоянную тревогу и непонятные перспективы. К сожалению, родные, оставшиеся в России, восприняли это, как предательство, но это совсем другая история.

Даниил

Так вышло, что в свой первый год в Израиле я не смог пойти в ульпан — нужно было работать. Лишь в сентябре 2023 года мы с женой снова сели за парту в городском ульпане Ноф-а-Галиля. Вечером шестого октября я старательно выводил в тетради непослушные ивритские буквы. А наутро нас разбудили воющие телефоны: мы настроили сигналы оповещений на Тель-Авив, где живут наши друзья.
Первые дни войны мелькают калейдоскопом: видео с людьми в зеленых повязках, подсчет погибших в новостных каналах, закрытый ульпан, горы коробок с продуктами в помещении молодежного клуба, учительница дает урок иврита по зуму из дома, у нее за спиной стоят на голове дети в каком-то невообразимом количестве, по улицам идут солдаты, и все они младше меня, а ведь мне не так уж много лет.

Помню ощущение беспомощности и злости: прав нет, машины нет, и как будто ничем помочь не можешь. На третий день мэр организовал в городе пункт сбора крови. Я пришел к открытию и встал в конец одной из самых длинных очередей, которые видел в жизни. Усилиями коллективного разума мы заполняли длинную анкету донора, изыскивали ручки и карандаши, подставляли друг другу спины и успели крепко сдружиться за те семь или восемь часов, что провели вместе. Весь день я простоял рядом с целой семьей: папа, мама, их взрослая дочь и ее парень. В конце концов мне повезло, а им нет: всех четверых по разным причинам завернули.

У этой истории нет конца, да и война по-прежнему идет. Но в те дни после седьмого октября я увидел настоящий Израиль, народ, который жив. И я точно знаю, что хочу быть его частью.