Раввин Йосеф Херсонский: «Террористы убивают независимо от того, религиозный ты или нет»

Как выбрать, кому помогать в условиях общего кризиса? Какие важные сдвиги наметились в израильском обществе? И из-за чего возникают войны? Мезуза с огромным интересом поговорила с Йосефом Херсонским, раввином новаторской тель-авивской общины Jewish Point.

Как выбрать, кому помогать в условиях общего кризиса? Какие важные сдвиги наметились в израильском обществе? И из-за чего возникают войны? Мезуза с огромным интересом поговорила с Йосефом Херсонским, раввином новаторской тель-авивской общины Jewish Point.

— Расскажите, как живет ваша община во время войны?

— Мы, как и все остальные, оказались в тяжелой ситуации. Первые несколько недель мы боролись за выживание. Знаете, как в самолете сначала нужно надеть маску на себя, а потом на ребенка? Как только мы обеспечили собственное выживание, мы начали помогать.

Пока мы занимались выживанием, то волонтерили в индивидуальном порядке, и у нас была возможность осмотреться. Мы видели, что армии помогают все, и понимали, что сами мы в армейских делах не очень компетентны, мы не умеем отличить хороший бронежилет от плохого. Выкинуть деньги спонсоров — еще малая беда, а вот если кого-то подстрелят в этом бронежилете — непонятно, как с этим на совести жить.

Войну с оружием все видят хорошо, не так хорошо видна война в экономике и в мирной жизни — за то, чтобы эта жизнь продолжала существовать. И мы приняли решение помогать локальным инициативам, коммерческим и некоммерческим, потому что именно они создают жизнь в нашей стране. Каждый день закрываются хорошие проекты, и мы решили помочь им, ведь им мало кто помогает. Мы запустили «Проект 15%» и стали предоставлять им свои помещения за 15% от их сборов, и сразу наш дом наполнился жизнью, и люди очень радуются, что есть, куда прийти. А онлайн-проект «Точка опоры» дает индивидуальную психотерапию тем, кому тяжело.

Естественно, мы помогаем солдатам. Иногда выявляем неочевидные потребности, которые не нашли бы помощи без нас. Например, один из спикеров Jewish Point сейчас в армии, он боевой фельдшер. Когда мы спрашивали, кому что нужно, он сказал, что ему нужны дорогие бифокальные очки, которые стоят… 8,000 шекелей. Ему как солдату сделали 50% скидку. Если бы я не знал этого человека, то нипочем не поверил бы. Но я знаю, что это честный и разумный человек, и я спросил его, как же так? Он ответил: да, я знаю, что обычные бифокальные очки можно купить и за 600 шекелей, но у них не такое качественное стекло, от них болит голова. В боевых условиях это очень важная деталь.

Выявляем неочевидные потребности, которые не нашли бы помощи без нас

Это неочевидная ситуация, но в данном случае помочь очками — значит не только спасти жизнь самого человека, но и десятки жизней людей, которым он поможет, и у него при этом не будет болеть голова. Кстати, этот человек по образованию психиатр, и когда он служил в армии, то был в составе команды, разрабатывавшей технику лечения ПТСР в полевых условиях. В прошлую войну заметили, что лечить ПТСР, когда людей уже вернули с фронта — это прекрасно, но люди страдают уже в бою. Методика была разработана, и на сегодняшний день это стандартная методика ЦАХАЛ: солдат обучают применять базовые инструменты терапии, не дожидаясь специалистов в тылу.

В общем, идея Jewish Point заключается в том, чтобы применять индивидуальный подход. Если в мирное время мы занимались еврейской самоидентификацией, иудаизмом и образованием, то сегодня эти вещи вдруг оказались значительно менее актуальны, и мы занимаемся индивидуальной помощью. Иногда она массовая, как для локальных инициатив, иногда точечная — под конкретного человека.

— Один из ваших спикеров призван в армию, вы сами проходили службу, уже будучи начинающим раввином. Что вы скажете о службе религиозных евреев?

— Религиозное общество неоднородно. Есть религиозные люди, не заявляющие о своей религиозности или принадлежности к какому-либо течению — это ровно такие же люди, как и все остальные израильтяне. Есть религиозные сионисты, для которых служба в армии — это религиозная цель и ценность. То есть для них это не просто соображения наподобие «вопрос выживания государства», «мы все в одной лодке», «сегодня моя очередь защищать страну». Есть еще и религиозный момент: когда такие люди берут в руки автомат, садятся за армейский компьютер или едут в больницу утешать раненых солдат, для них это просто служение Б-гу.

Закончил образование в ешиве, отслужил три года в ВВС

Так же считают хабадники. Но, в отличие от религиозных сионистов, хабадники полагают, что, когда евреи являются носителями знаний Торы, это обеспечивает народу особое отношение Б-га — собственно, ради которого этот народ и возникал. Поэтому хабадники сначала учат Тору, а потом идут в армию. Так было и у меня: я пошел в армию не в 18 лет, как большинство моих друзей, а в 22, после того, как закончил образование в ешиве. Потом я отслужил три года в ВВС.

Есть закрытые общины, которые живут в состоянии «осажденной крепости». У них есть определенные страхи относительно окружающего общества. Нужно сказать, что страхи эти не совсем безосновательны: когда я служил — а я призвался в 1999 году — я такого уже не видел, но мне рассказывали, что еще за пару лет до того над религиозным человеком могли то пошутить, то попытаться приструнить. Например, при учебной химической тревоге все должны надеть противогазы. Противогаз плохо надевается на бороду — то есть надевается-то он хорошо, а вот газы сдерживает плохо. Никому не пришло в голову сделать противогаз для бородатых. Понятно, что при реальной химической тревоге ты сбреешь бороду и не будешь выпендриваться, потому что спасение жизни — это тема с точки зрения Торы. Но при учебной тревоге, казалось бы, можно без этого обойтись. Однако имело место желание поиздеваться или обесценить религиозных людей, мол, сейчас религиозные побреются, «слоники побегают», как в известном анекдоте. Такое было. И существует сегмент религиозных людей, которые не хотят иметь ничего общего с этой системой.

Многие религиозные из закрытых общин пошли добровольцами

В нынешней войне мы видим некий сдвиг: большая беда и боль меняют самоидентификацию людей, у которых до войны были очень твердые убеждения. Ты видишь, что тебя убивают вне зависимости от того, религиозный ты или не религиозный, и понимаешь, что в данном случае изучение Торы не особенно спасет жизнь здесь и сейчас. Очень многие религиозные люди из последнего сегмента сейчас пошли в армию добровольцами. Мне кажется, это общественно важный сдвиг, похожий на то, как большинство из нас забыли споры о судебной реформе и пошли спасать жизни — потом вернемся к дискусии. К моему сожалению, этот сдвиг в религиозном обществе не так велик, как я бы мечтал, но он, очевидно, появился. Это усилило все программы по сближению общества: ведь, помимо злобных кричащих политиков, существует множество инициатив, призванных помочь религиозным людям в меньшей мере чувствовать себя белыми воронами, создать точки диалога между религиозными и нерелигиозными — это, например, одна из важных целей Jewish Point. Чтобы люди хотя бы понимали друг друга, а не смотрели друг на друга как на животных разной породы.

— Скажите, как Г-сподь допустил случившееся 7 октября?

— Задайте вы мне этот вопрос еще пару лет назад, я бы оказался в более затруднительном положении, чем сейчас. Но пару лет назад Россия напала на Украину и совершила множество ужасных преступлений, о каких я до этого разве что читал в описаниях Холокоста и мировых войн. В отличие от Холокоста, в данном случае я был сознательным человеком с активной жизненной позицией, все происходило на моих глазах.

Для меня очевидно, что в случае российско-украинской войны российская ответственность сегментирована между теми, кто были за, и теми, кто были против, но сидели, закрывшись в своем пузыре, и говорили: «Этого не произойдет, никто не сумасшедший — а мы пока займемся хорошим программированием, хорошим сервисом, хорошими отношениями между людьми, прокачаем себя», и вот это вот все. Я вижу, до какой степени эта война была рукотворной.

Мне кажется, теперь я понимаю и про Холокост

Всевышний наделил нас такой заводской настройкой — свободой выбора. Благодаря ей я могу быть прекрасным человеком, а могу быть ужасным. К Нему можно, конечно, прийти с вопросом, зачем Он сделал нашу свободу выбора настолько широкой. Но, как минимум, следует разделить с Ним ответственность в этом вопросе, а не сказать «Б-г это устроил».

Мне кажется, что в нашей ситуации ровно то же самое. ХАМАС жили определенным образом и пришли туда, куда пришли, совершенно осознанно и целенаправленно. Израиль шел в своем направлении тоже осознанно и целенаправленно. В нашем обществе дискутировалось, как нужно относиться к Газе, к самообороне, как мы прогнозируем, на что они способны… Мне кажется, теперь я понимаю и про Холокост.

Мне кажется, это манипулятивная или детская точка зрения, некое мифологическое мышление: «Б-г сделал». А ты что сделал?

Приведу пример. Человек обращается за помощью, ему нужно сто шекелей. Будет правильным не дать ему сто шекелей, а понять, почему он оказался без них. Иначе ты будешь просто постоянно раздавать деньги, они будут утекать в трубу. Человек оказался там, где оказался, в результате цепочки своих решений. Сначала я решил выбрать профессию, не проверив, насколько она актуальна, потом решил не переквалифицироваться, потом — сэкономить на психотерапевте, потом попал в такую депрессию, что оказался не в состоянии заработать денег, и поэтому мне сейчас нужны сто шекелей. Правильным будет сначала накормить и дать ему бесплатного психотерапевта, раз у него денег нет. Он почувствует себя лучше, тогда дать ему какую-то нормальную простую работу. Он заработает первые деньги, сможет оплатить профориентацию и курсы. В результате он снова станет сильным человеком.

Вопросы Б-гу задавать нужно, но как мы сами допустили произошедшее?

— Это значительно сложнее, чем дать сто шекелей.

— Во-первых, сложнее, а во-вторых, ну что такое сто шекелей — жалко тебе, что ли?

Я однажды работал руководителем фонда, где раздавали по сто шекелей. Ну, не по сто, а от 1000 до 5000 в месяц нуждающимся семьям в очень тяжелом положении. Правда в очень тяжелом: где-то дети остались без родителей, где-то тяжелая инвалидность — просто нельзя пройти мимо. Этот фонд собрал сотни таких семей и тратил огромные суммы каждый год. Спонсоры были обязаны до конца жизни, а желательно с последующей передачей эстафеты другим спонсорам, подписаться под содержание этих семей. Я спросил: а это лучшая помощь, которую мы можем оказать этим людям? И наилучшее ли это использование силы больших благотворительных денег? Может быть, мы сделаем для них что-то, что поможет им стать не такими нуждающимися и несчастными? Да, это сложнее и результат не быстрый, но здесь вопрос: ты хочешь помочь, чтобы откупиться от своей совести — или ты хочешь, чтобы ситуация реально изменилась?

То же самое и с войной. На Б-га перевесить — Б-г щедрый, Он смолчит. Нормально, вешайте! Но у меня вопрос, а как мы сами допустили произошедшее? И этот вопрос весит точно не меньше, чем вопрос к Б-гу. Да, я считаю, что вопросы Б-гу задавать нужно, в том числе неудобные, в том числе с претензиями. Но было бы просто нечестно повесить на Него всё. Мы знаем, как это происходит в жизни, между людьми: когда разделенную ответственность вешают на кого-то одного, это называется плохими словами и с такими людьми мы стараемся не иметь дела.

— Что бы вы сказали израильтянам в эти дни?

— В еврейской традиции есть такая фраза: человек там, где его желания. Как-то раз я спросил одного автогонщика: в чем твой секрет? А он сказал: секрет в том, чтобы смотреть не на дорогу, по которой ты сейчас едешь, а на точку на трассе, в которой ты хочешь оказаться. Дальше тело и мозг сами подрулят так, чтобы выстроить лучшую траекторию.

Погружение в плохую повестку дает иллюзию контроля, но это разрушительно

То есть существуют вещи, погружение в которые приводит к отрицательному результату. Погружаться в плохую повестку — это дает иллюзию контроля, но это разрушительно и для себя, и для окружающих. Например, я в первые недели войны занимался помощью и антикризисным менеджментом Jewish Point. И вдруг через месяц я заметил, что мое состояние радикально отличается от состояния многих людей в моем окружении. В целом, я хорошо спал, и у меня было прекрасное настроение, потому что каждый мой день был связан с чем-то добрым, и не было ни дня без маленькой победы. Я делал добро и побеждал. А люди вокруг меня жили в том, что происходит зло, и мы проигрываем, и возможна угроза существованию нашего народа и нашего государства. Я бы предложил людям сфокусироваться на добрых делах.

Кроме того, мне очень помогло черпать новостную повестку из отобранных подкастов, где информация подается без истерики и компетентно. Из того, что доступно на русском языке — это Давид Гендельман, у него есть текстовый канал в телеграме и фейсбуке и интервью в подкастах. Это военный эксперт, который реально понимает, как устроены война, армия, Израиль и история. Знаете, среди врачей есть дискуссия, стоит ли скрывать от пациента страшный диагноз или рассказывать — вот он из тех, которые рассказывают. Тогда ты предупрежден, а значит, вооружен. Он не боится говорить о худших сценариях, но говорит о них без паники.

Порекомендую три подкаста на иврите, очень хороших. Один называется פודקאסטרטגי (Podkastrategi by INSS), это подкаст Института национальной безопасности при Тель-Авивском университете. Там топовые эксперты, консультантами работают бывшие генералы и министры. Старший научный консультант — сотрудник, который работает в этой теме 30 лет и объясняет с позиции фактов, а не предположений. Другой, похожий по формату, называется באים אל פרופסורים («Приходим к профессорам»), его ведет русскоязычный исследователь Алекс Цейтлин, один из спикеров Jewish Point.

Еще один подкаст называется אחד ביום («Один раз в день»), его делает израильская новостная сеть N12. Один получасовой рассказ в день. Это хорошая журналистская работа с привлечением экспертов, всегда интересных и актуальных. Например, для выпуска про заложников они нашли человека, который, будучи частным лицом, сдвинул с мертвой точки историю освобождения Гилада Шалита. Это просто частный человек, предприниматель, еврей, который по каким-то своим причинам много тусил с арабами и палестинцами. И когда все государственные попытки зашли в тупик, он просто пришел и сказал: я тут знаком с представителями ХАМАС, может быть, я чем-то могу помочь? В этом подкасте было интервью с ним о том, как устроен процесс торга за заложников, какие бывают переговорные сложности; о том, как частное лицо чувствует себя нон-грата в государственном процессе, государство говорит ему — подвинься, мы сами, а он видит, как у них не получается. Это настоящий содержательный разговор.

И третье, что я хочу сказать: Тора хороша как Ноев ковчег во время потопа. Можно спрятаться в слова Торы или молитвы, и на нужное — кризисное — время почувствовать себя защищенным и погруженным в другую повестку. Потом потоп закончится, и Б-г скажет: Ной, выходи, хватит отсиживаться, пора работать. Но сейчас тем, кто не выдерживает, нужно прятаться. Не надо геройствовать. Позвольте себе признать: мне плохо, я слаб. Так открывается путь к изменению себя к лучшему.

Текст: Майя Милова

Фото: Валерий Шалит, Mruwka Photographers, Jewish Point Kids, Яков Рабинович